— Можете ли вы сказать, отчего умер этот человек?

Я оглядела покойного, отмечая про себя детали. Надо сосредоточиться на деталях, это поможет хоть немного успокоиться. А то скоро тут будет два… нет, три трупа.

— Не могу.

— Вот дура, — вполголоса фыркнул белобрысый. — На шее-то явно от петли следы.

— Очевидная причина вас не устраивает? — поднял бровь профессор. — Стражники согласны с коллегой Якобом.

Согласны в чем? В причине смерти или в том, что я дура?

— Нет, не устраивает.

Остатки выдержки с треском рассыпались, похоронив под собой здравый смысл. Не выделяться? Не привлекать к себе внимания? Да я уже привлекаю к себе больше внимания, чем новогодняя елка на параде девятого мая!

— Лицо не посинело, вокруг следа от петли нет мелких кровоизлияний. Этого человека повесили после наступления смерти. Поэтому — нет, я не могу сказать, отчего он умер, несмотря на вроде бы очевидное свидетельство.

Возможно, и не смогу без микроскопа и лаборатории. Но об этом лучше и вовсе не упоминать. И без того я, кажется, обеспечила себе свидание с инквизицией. Да, белобрысый прав, я действительно дура. И на моем надгробном камне непременно напишут «довыделывалась».

Смыться, как только закончатся занятия, или рискнуть и продолжать утверждать, что я ничего не помню?

Профессор удовлетворенно кивнул, и я вдруг поняла, что он услышал ровно то, что намеревался услышать. Он явно ждал, что я снова брякну что-то, не вписывающееся в образ девчонки из ремесленного квартала. И сегодня с самого начала меня провоцировал.

А я повелась, как девчонка малолетняя. Да еще и при свидетелях. Хотя я теперь и есть малолетняя девчонка, эмоции — это ведь биохимия прежде всего, и в молодом теле они гораздо ярче. Не говоря уж о том, что лобные доли мозга, отвечающие за самоконтроль, созревают лишь к двадцати пяти. Я это не учла, за что и придется скоро поплатиться.

Вот ведь влипла! Сама себя утопила!

— Вот так вот, коллеги, — прервал профессор этот сеанс внутреннего самобичевания. — Вот это и отличает приличного некроманта — и целителя, к слову — от посредственности. Внимание к деталям и нежелание схватиться за лежащее на поверхности объяснение.

Так, если профессор и выпустит меня живой, то белобрысый точно уроет. Ладно, я подумаю об этом завтра. Если оно будет, это завтра.

— Начальник стражи тоже усомнился, что этот человек повесился сам, и попросил меня разобраться. Но для того, чтобы разобраться, нам нужно поднять его и расспросить. Чем мы сейчас и займемся.